И Намор - В третью стражу [СИ]
Разумеется, ему не следовало ехать в Брюгге, и уж тем более не нужно было встречаться с Ларисой. Но черт попутал, и вышло, в общем, неплохо. У Лары как раз муж оказался в отъезде... Ну, это можно оставить за скобками, потому что к делу, очевидным образом, не относится. Что было после? — вот в чем состоит великий датский вопрос!
Хм... А после он, кажется, ехал в поезде и... Точно! Он ехал в поезде, и рядом с ним сидела совершенно очаровательная девушка: мулатка с очень красивыми вьющимися волосами, похожая чем-то на Фани Ардан, и эта Фани Ардан, представьте, читала чеховскую Чайку на французском языке. Французский Олег знал с пятого на десятое, но ему вполне хватало испанского. А разговорились они, в конце концов, по-английски, но где-то в середине разговора Ицкович вдруг понял, что, как мужчина, он эту прелесть уже не интересует.
Закрывай лавочку, ментш[38]!
С этим трудно было не согласиться, однако к этому совершенно невозможно было привыкнуть. Но факт: заинтересовать теперь он мог разве что сорокалетнюю Ларису, да свою жену. Увы.
Ладно, проехали. Поезд, что дальше?
Дальше... Черт, ну, конечно же! Вот теперь все встало на свои места. Степа и Витя! Они встретились днем, как и договаривались. Пообедали вместе, потом погуляли, хотя погода была, мягко выражаясь, не май месяц. Но к вечеру распогодилось, и они поехали на площадь... Как ее? Грасмаркт? Нет, Грасмаркт это в Брюгге, кажется. А они пошли на... Ньювмаркт. Ага, шампанское, то да се. Потом... Потом пошли было в гостиницу, чтобы добавить, но по пути им попался полупустой бар, и там они добавили. И, судя по всему, хорошо добавили, потому что...
Ицкович даже вспотел при воспоминании о том, что случилось потом.
Gettokind![39]
Видимо, он действительно много выпил. Да еще накануне с Ларкой пил и ночь не спал, и еще это шампанское... Вероятно был уже второй час ночи, когда он окончательно размяк и начал рассказывать друзьям то, что никогда никому не рассказывал. А тут понесло. Бах, понимаешь, навеял, или общее помутнение случилось, но он им все выложил, и про то, как выбирался из меркавы[40] и как ползал обалдевшим от хлорофоса тараканом вдоль сорванной взрывом гусеницы, никак не понимая, что должен делать. И как вспомнил, наконец, о водителе и полез внутрь... Очнулся тогда Олег только в госпитале, куда его перетащили вертушкой прямо с поля боя. Пуля в правом плече, закрытая черепно-мозговая травма, сломанная в лодыжке нога и еще два ребра, но это был уже и вовсе пустяк. Потом все вроде бы зажило, но... На восстановление он попал в реабилитационный госпиталь Левинштайн, и там старый румын нейропсихолог, защитивший в свое время диссертацию в Москве у самого Лурия, сказал ему без обиняков: или-или. Как бог даст, так и будет. Клиника закрытых черепно-мозговых травм изучена плохо. Возможно, память восстановится, а, возможно, и нет. Может быть, ты снова начнешь нормально читать, и будешь спать по ночам, но гарантировать тебе это никто не сможет.
Ицкович пробыл в госпитале три месяца. Он не только полностью восстановился, но и заморочил голову самой красивой врачихе в Левинштайне и, в конце концов, на ней женился. А то, что Грейс Балицки была "знойной латино" из Уругвая, о местонахождении которого у Олега в то время имелись лишь очень смутные подозрения, только добавляло остроты чувствам. Но докторскую диссертацию он написал именно по закрытым черепно-мозговым травмам, и через одиннадцать лет после ранения заменил старика Шульмана, став вместо него главным психологом госпиталя. И, однако же, какой бес тянул его за язык рассказывать все это тому же Степе, который ведь их с Витькой своей болью не грузит!
Ицкович чисто машинально снова потянулся к пачке сигарет, но вовремя себя одернул.
Сорваться хочешь? — Он встал с кровати и хотел, было, пойти посмотреть, что есть выпить в мини-баре, но остановился, очумело рассматривая свой номер.
Свой?!
Ну, вероятно, это все-таки был его номер, раз он здесь спал. Вот только не влипнуть бы, спьяну, в историю. Как назывался тот старый советский фильм? "С легким паром"? Но это только в кино герой так легко отделался.
Donner Wetter![41] — Олег подскочил к двери и щелкнул выключателем.
Вспыхнула люстра под потолком.
Scheisse![42] — Почудится же такое!
Разумеется, это был его номер, его вещи, и его бутылка коньяка стояла на комоде перед зеркалом.
Олег еще раз чертыхнулся и подошел к комоду.
Н-да. — У него все-таки хватило присутствия духа сделать несколько жадных глотков коньяка прямо из горлышка и, отставив бутылку, вернуться к кровати. И все-таки он закурил, медленно, неторопливо, как будто специально испытывая свои нервы на прочность. Руки – эти руки! — что характерно, не дрожали.
Ицкович вытянул перед собой правую руку и выпустил дым из ноздрей. Рука – сильная, с длинными крепкими пальцами, каких у него отродясь не было, и с ухоженными – хорошо еще, что не покрытыми лаком – ногтями.
Хорошенькое дело. — Ицкович хмыкнул в нос и снова подошел к зеркалу. Из глубины зазеркалья смотрел совершенно другой человек, но Олег его знал, вот в чем дело. Этого молодого мужчину звали Баст. Но так его, разумеется, называли только близкие друзья и родственники в Баварии. Официально же его звали Себастиан Шаунбург, или д-р Шаунбург, или Баст Риттер[43] фон Шаунбург, что, скорее всего, и являлось его настоящим именем. Однако дело было куда как заковыристее, если вы способны понять, о чем идет речь. И все потому, что в зеркале отражался, конечно же, Себастиан фон Шаунбург собственной персоной, но смотрел на него голубыми глазами Баста совсем не этот баварский дворянин, а израильский психолог Олег Ицкович, и вот это уже было, как говорится, "что-то особенное".
Я брежу? — Спросил себя Ицкович, но уже знал, что это не бред и не сон, и главным доказательством этого факта, как ни странно, было то, что он взял, наконец, полный контроль над телом и психикой того, кто отражался сейчас в зеркале и еще пару минут назад активно засорял голову Ицковича немецкими идиоматизмами, которых Олег в жизни не знал, и латынью, которую, конечно, учил когда-то, но не так что б выучил.
Нет, увы, это не сон. Сон, возможно, был накануне. Вернее, ночью, когда, "накушавшись вволю", усталые и веселые они возвращались в гостиницу, сиречь, на набережную Herengracht, дом номер 341, где размещался вполне себе аутентичный амстердамский отель Ambassade. Теперь, просматривая этот "сон" по новой, Олег отметил замечательное настроение, которое вдруг снизошло на всех троих. И дело было не только в abusus in Baccho[44]. Что-то еще повлияло и на Степу, и на Витю, и на него самого. Что-то такое было растворено в сыром холодном воздухе...
Вероятно, это был грас[45], — грустно усмехнулся Олег и подмигнул отражению, у которого, судя по виду, характер был нордический и который...
Самое смешное, — подумал он с тоской. — Что Юлиан Семенов, по-видимому, уже родился, и папу его, Сему Ландреса, еще не посадили. А вот Баст фон Шаунбург действительно до сего дня не имел порочащих его связей и, разумеется, был беспощаден к врагам Рейха, каким, собственно, и должен быть офицер СД.
Н-да, дела, "ночь была"... — а вот эту песню сочинить еще не успели...
Ицкович подошел к окну и отдернул штору. Канал был на месте. И дома – те же самые – стояли на своих местах. Исчезли только антенны и тарелки спутникового телевидения, и машин припарковано вдоль канала на удивление мало, да и те были похожи на экспонаты выставки технических раритетов.
Но как это возможно?!
Тише, тише! — Как маленькому ребёнку или впавшей в истерику женщине сказал себе Олег. — Как там этот истинный ариец говорит? Es ist noch nicht aller Tage Abend? Да, именно. Еще не вечер.
А вот ночью. Да, именно ночью, если, разумеется, ему это не пригрезилось. Вот там — Олег мог видеть из окна это место, что называется, невооруженным глазом – они вышли к каналу и, сворачивая направо, к мосту, наткнулись на неизвестно откуда возникшего на пустынной улице черного человека. Степа что-то спросил — Олег шел сзади и не слышал, что – человек ответил, и тогда Федорчук повернулся к Ицковичу и сказал: — Олег, это к тебе.
- Ко мне? — Он даже не удивился, а черный человек подошел к нему почти вплотную и улыбнулся. А улыбка у смуглой Фани Ардан была такая, что дух захватывало.
— Ну, вот я тебя и нашла, — сказала она по-испански, хотя в поезде испанского, вроде бы, не знала.
— Но я же старый пень! — Оторопело ответил Ицкович.
— Ну, какой же ты старый! — Засмеялась чертовка и поцеловала Олега в губы.
Вот это и было последнее, что он запомнил.
